М. 1833. В т. А. Семена. 167 стр. in 8.
Она сама книга, предназначенная пережить много книг. При вступлении ее в права печатного гражданства, взглянем на судьбу, какой подвергалась она до сих пор.
Лет десять тому, как начали говорить в обществах о комедии Грибоедова. Восторг, с которым отзывались о ней те, кому удавалось слышать или читать ее, подстрекнул любопытство многих. К этому присоединилось еще то обстоятельство, что вестовщики называли по именам людей, которых будто бы изобразил Грибоедов: мнение неосновательное, ибо никогда поэт не списывает рабски ничего; он сбирает рассеянные в умах черты своей идеи, дает жизнь и увековечивает их в изящных формах. Мы уверены, что Грибоедов не списал верно ни одного лица, но он так верно изобразил характеры своего времени, что многие узнавали в них совсем невиноватых. Как бы то ни было, только это обстоятельство и некоторые вольности, дотоле неведомые нашей комедии, много способствовали успеху "Горя от ума". И надобно сказать, что успех был неслыханный. Много ли отыщете примеров, чтобы сочинение, листов в двенадцать печатных, было переписываемо тысячи раз, ибо где и у кого нет рукописного "Горя от ума"? Бывал ли у нас пример еще более разительный, чтобы рукописное сочинение сделалось достоянием словесности, чтобы о нем судили как о сочинении, известном всякому, знали его наизусть, приводили в пример, ссылались на него, и только в отношении к нему не имели надобности в изобретении Гутенберговом? Этот случай, почти единственный у нас, есть одна из самых красноречивых похвал "Горю от ума". Впрочем, если публика восхищалась им и судьи справедливые видели в нем красоты первого достоинства, красоты оригинальные, девственные в искусстве, то нашлись и такие люди, которые беспощадно порицали дивное произведение Грибоедова. Они находили в нем какую-то переделку из "Мизантропа", какие-то несообразности, нелепости и в вымысле, и в языке. Другие утверждали, что "Горе от ума" славится, покуда оно не на сцене и не в печати. Теперь можем судить обо всем, ибо комедия Грибоедова и на сцене, и в печати.
Надобно признаться, что на сцене она не имела и не имеет такого успеха, какого должно было ожидать. Главною причиною этого - неискусство актеров или, если позволят так сказать, обыкновенность наших актеров и в Москве, и в Петербурге. В "Горе от ума" все характеры самобытны, а выразить самобытность, создать роль не умеет ни один русский актер. По крайней мере до сих пор у нас не было этому примера. Прибавьте, что в наше время театр вообще не имеет назначения: в него ходят не наслаждаться искусством, а провести время, развлечься, показать себя и посмотреть других. Это модное препровождение времени, более ничего. Таким образом, и актеры, и публика равно виноваты в неполном успехе "Горя от ума". Время восстановит прекрасное драматическое искусство, но еще долго театр останется у нас должностным занятием, и ни публика, ни актеры не будут способствовать усовершенствованию сего искусства.
"Горя от ума"! Печатное сочинение важно тем, что оно доступно всякому; но "Горе от ума" не нуждается в известности: оно у всех, оно известно всякому. Иное дело, если бы комедия Грибоедова таилась у немногих, тогда открытий доступ к ней показал бы ее цену, как видели тому пример над "Борисом Годуновым" Пушкина. Но комедия Грибоедова уже давно собственность публики. Дайте какому-нибудь писарю двадцать рублей, и он принесет сам чисто переписанный экземпляр "Горе от ума", который, может быть, вы и не променяете на печатный...
Таким образом, появление "Горя от ума" в печати не прибавит и не убавит достоинства сей комедии. Выгода в том, что теперь можно судить о ней как о книге, которая одинакова для всех, а в рукописи могли быть изменения, более или менее важные, в каждом экземпляре.
Наше мнение о ней должно быть давно известно читателям. Мы много раз имели случай говорить о "Горе от ума", и пространно, и кратко. Следующие строки будут перечнем сказанного прежде в разных местах.
"Горе от ума" есть произведение в своем роде единственное на русском языке и замечательное для всех словесностей. Высокое вдохновение отразилось во всех частях его. Но, кажется, никто не заметил до сих пор главного, что составляет высшее его достоинство, дает ему народность и делает его произведением своего века и народа. Это: самобытность, первообразность характеров. Мы сказали и повторяем, что Грибоедов не списал, а создал их. Он схватил множество рассеянных в разных лицах черт характера московского Фамусов. Так и останется это лицо жить в потомстве. Фамусов является вам в обществе под тысячью различных обликов, и потому-то многие находят в нем сходство с тем и с другим. Они и правы, и не правы. Черты Фамусова находятся во многих, но собственно это лицо есть создание поэта; поэт собрал самые осязаемые из сих черт и воплотил их в лице Фамусова, который потому-то и верен своему идеалу до такой изумительной степени, что в нем соединены самые главные, отличительные, основные приметы московского барина. Это лицо так же истинно, как лицо Фигаро, Фальстафа, Гарпагона, Жилблаза, прототипов своего рода, и в создании характера Фамусова Грибоедов едва ли не стал рядом с Бомарше, Шекспиром, Мольером и Лесажем. Другие лица не менее отличены истиною. Так, в Чацком соединено множество черт некоторых из нынешних молодых людей. Чацкий одушевлен страстями огненными; он пылок, горд, страстен ко всему прекрасному, высокому и родному. Но по самому основанию своего характера он не может быть так разителен, как Фамусов, ибо стремление бессильное не носить на себе характер самобытности и не иметь имени. Чацкий хочет всего хорошего, но не достигает ни к чему: это человек, стоящий намного выше толпы. Зато противоположный ему характер Молчалина - создание превосходное! Несмотря на незначительность этого лица в пьесе, оно так же отличено самобытностию, как и лицо Фамусова. Низкий ползун, весь заключенный в ничтожные формы, льстец подлый и предатель коварный, этот Молчалин носит несомненный признак тех людей, которые, по словам Чацкого, блаженствуют на свете. Всякий век имеет своих Молчалиных, но в наше время они точно таковы, как Молчалин "Горя от ума". Художник в искусстве поднять платок, погладить шпица, втереть карточку, смолчать, когда его бранят, он за это получает три награжденья, чин асессора и в ладу, в дружбе со всеми. Осмотритесь: вы окружены Молчалиными. Создание этого характера есть порыв души благородной, желающей обличить порок и невежество. Софья... но о женщинах не смеем рассуждать вслух. Желаем только, чтобы и характер Софьи не был первообразом нынешних светских девушек. Наконец, забудем ли милого Скалозуба, встречного на всяком шагу Репетилова, мастера услужить Загорецкого, княгиню и князя Тугоуховских, Хлестову, графиню бабушку и внучку, шестерых княжон? Нет, они не дают забыть о себе, они все вокруг нас, впереди нас, за нами и перед нами. Это члены светского общества. Поэт не мог представить всех их в полном развитии; но немногие означенные на них черты заставляют указывать пальцами на многих, может быть невинных, ибо нельзя довольно твердить о том, что это не личности, а характеры нашего времени, принадлежащие главной части общества, но не списанные ни с кого прямо, ибо тогда не были бы они так резки и сильны. Не говорим ничего о лице служанки Лизы. Это лицо страдательное и хотя верно списанное с идеала нынешних служанок, но по ничтожности своей в обществе и следовательно, в комедии, которая есть верный снимок с него, не отличающееся первообразностию. В иной комедии и это лицо составило бы славу автора, но в "Горе от ума", где автор поражает главные, самые разрушительные пороки общества, оно не производит большого впечатления. Его слишком заслоняют другие, более значительные лица - Платон Михайлович и Наталья Дмитревна могут служить доказательством искусства Грибоедова: мимоходом, почти без внимания он обнажил в них смешную сторону нежных супруг и уступчивых супругов.
"Горя от ума". Не менее оригинальна и превосходна вся связь пьесы. Я не знаю, можно ли, в драматическом объеме, сильнее, лучше выразить характер некоторых обществ светских? Бездушные, ничтожные невежды, погруженные в тину своих пороков, глупостей и подлостей, окружающие Чацкого, изумляются его появлению. Разберите побудительные причины действий каждого. Фамусов думает только о наружном исполнении своих обязанностей: для воспитания дочери он берет мадаму, которая
За лишних в год пятьсот рублей, Сманить себя другими допустила;
"не нынче, завтра генерал". О должности своей он говорит:
"возвышаться, унижаясь". Загорецкий - "переносить горазд, и в карты не садись: продаст". Скалозуб - дурак, не имеющий ни доброты, ни чувства. Это Скотинин нашего времени. Репетилов - болтун, сатира на образованность, затерянный среди глупцов, подобных ему, и не различающий злодея от доброго человека. Все другие лица действуют по таким же благородным правилам и по убеждениям. Но здесь поэт-живописец умел бросить еще одну тень, показывающую в нем наблюдателя глубокомысленного. Посреди невежд и мерзавцев Софья, рожденная для чувств сильных и, может быть, высоких, делается подобною всем другим и в три года отсутствия Чацкого доходит до последней низости порока. Платон Михайлович, славный малый, в год московской жизни становится лентяем, пустым, никуда не годным посетителем гостиных. Таков заразительный воздух некоторых обществ!.. И посреди такого-то общества является Чацкий, как будто выходец с другого света. Его пламенная, чистая, благородная душа, его ум, просвещенный и современный, не понимают этого общества. Он при встрече со всеми ссорится, говоря им по уму и чувству. Они начинают ненавидеть его и разглашают нелепую молву, что Чацкий сошел с ума. К этому пристают даже люди добрые, какова Наталья Дмитревна, и их пересуды, их сожаления, убийственные больше их ненависти, гремят как торжественная песнь. Вообще явления, где Чацкого оглашают сумасшедшим и рассуждают об этом, - венец всей драмы. Только истинный поэт мог создать эту сцену. Обличение Софьи не производит в Фамусове никакого чувства, кроме досады, что о стыде его узнают другие. Этою резкою чертою заключается драма Грибоедова.
Предоставляем другим хвалить или порицать "Горе от ума" безотчетно. Мы сочли обязанностию подтвердить мнение наше доводами и если показали хоть одному читателю красоты, не замеченные им прежде, то статья наша недаром написана. "Неужели в комедии Грибоедова нет недостатков?" - спросят нас. Есть, как во всяком произведении человеческом. Так, например, переходы у него вообще слишком резки; язык часто неправилен. Но кто станет замечать эти пылинки на блистающем золоте? Кто не назовет чистым светлого ручья, хотя по нем иногда плывут сучья и листики с окрестных берегов? Грибоедов по стихосложению принадлежал еще к тому времени, когда в языке нашем отзывались воспоминания о Княжнине и подобных комиках осьмнадцатого столетия России. Но зато у него все выкупает естественность, живость, истина разговорного языка. В этом он не имеет ни предшественников, ни последователей.