• Приглашаем посетить наш сайт
    Баратынский (baratynskiy.lit-info.ru)
  • Письмо из Бреста Литовского к издателю ("Вестника Европы"). Июня 26-го дня 1814 г. Брест.

    Письмо из Бреста Литовского к издателю («Вестника Европы»). Июня 26-го дня 1814 г. Брест.

    Позвольте доставить вам некоторое сведение о празднике, который давали командующему кавалерийскими резервами, генералу Кологривову, его офицеры. Издатель «Вестника Европы» должен в нем принять участие; ибо ручаюсь, что в Европе не много начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего.

    Поводом к празднеству было награждение, полученное генералом Кологривовым: ему пожалован орден святого Владимира I степени. Неподражаемый государь наш на высочайшей степени славы, среди торжества своего в Париже, среди восторгов удивленного света, среди бесчисленных и беспримерных трофеев, помнит о ревностных, достойных чиновниках и щедро их награждает. При первом объявлении о монаршей милости любимому начальнику приближенные генерала условились торжествовать радостное происшествие и назначили на то день 22 июня. День был прекрасный, утро, смею сказать, пиитическое.

    Так день желанный воссиял,
    И к генералу строй предстал
    Пиитов всякого сословья;
    Один стихи ему кладет
    В карман, другой под изголовье;
    А он — о доброта! какой примеров нет —
    Все оды принимает,
    Читает их и не зевает.—

    Нет; он был тронут до глубины сердца и, подобно всем, дивился, сколько стихотворцев образовала искренняя радость. Вот приглашение, которое он получил ото всего дежурства:

    Вождь, избранный царем
    К трудам, Отечеству полезным!
    Се новым грудь твою лучом
    Монарх наш озаряет звездным.
    Державный сей герой,
    Смирив крамолу
    И меч склоняя долу,
    Являет благость над тобой,
    Воспомянув твои заслуги неиссчетны:

    И ты перуны закалял,
    От коих мир весь трепетал;
    Тобою внушены кентавры,
    Что ныне пожинали лавры
    И в вихре смерть несли врагам.
    Царь помнит то — и радость нам!
    Скорее осушим, друзья, заздравны чаши!
    А ты приди, узри, вкуси веселья наши
    Меж окружающих сподвижников твоих,
    Не подчиненных зри — друзей, сынов родных.
    В кругу приверженцев, в кругу необозримом,
    Ты радость обретешь в сердцах,
    Во взорах, на устах,
    Блаженно славным быть, блаженней быть любимым!

    Все это происходило в версте от Бреста, на даче, где генерал имеет обыкновенное пребывание. Множество офицерства явилось с поздравлениями; потом поехали на место, где давали праздник,— одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.

    Есть в Буге остров одинокой;
    Его восточный мыс Горою над рекой навис,
    Заглох в траве высокой
    (Преданья глас такой,
    Что взрыты нашими отцами
    Окопы, видные там нынешней порой;

    Хоть верю набожно я древности седой;
    Нет, для окопов сих отцы не знали места,
    Сражались, били, шли вперед,
    А впрочем, летописи Бреста
    Пусть (Каченовский) *) разберет);
    Усадьбы, города, и селы,
    И возвышенности, и долы
    С горы рисуются округ,
    И стелется внизу меж вод прекрасный луг.
    На сем избранном месте,
    При первой ликованья вести,
    Подъялись сотни рук;
    Секир и заступов везде был слышен стук.
    Едва ль румянила два раза свод небесный
    Аврора утренней порой —
    Все восприяло вид иной,
    Вид новый, вид прелестный,
    Творенье феиной руки.
    Где были насыпи — пестрелись цветники,
    А где темнелись кущи —

    К красивым убранным шатрам,
    Раскинутым небрежно по холмам.
    В средине их, на возвышенье,
    Стояли светлые чертоги угощенья;
    Из окон виден их
    В лугу разбитый стан для воинов простых.
    На теме острова был к небу флаг возвышен,
    Чтоб знак веселия узреть со всех сторон,
    И жерлов ряд постановлен,
    Чтоб радости отзыв везде был слышен.
    На скате ж, где приступен вал,
    Один лишь вход удобный,
    И город где являл
    Картине вид подобный,
    Воздвигнули врата искусною рукой
    Из копий, связанных цветами,
    И укрепили их в полкруге над столпами,
    Унизанными осокой.
    Любовь врата соорудила;
    Сама природа убрала;
    Подзорами оружие снабдило;

    В три часа пополудни все приглашенные на праздник офицеры съехались; все с нетерпением ожидали прибытия генерала. Наконец вздернутый кверху флаг и пушечные залпы возвестили приближение его. Он ехал верхом, сопровождаемый более 50 офицеров. Мне было весьма хотелось описать вам в стихах блеск сего шествия, блеск воинских нарядов; к несчастию, никак не мог прибрать рифмы для лядунок и киверов; итак, пусть будет это в прозе. Но то, чего не в силах выразить никакая поэзия, была встреча генерала на мосту, нарочно для сего дня наведенном, где он, при громе пушек и нескольких оркестров, при радостных восклицаниях, с восторгом был принят военными хозяевами и гостями. Слезы душевного удовольствия полились из глаз его и всех предстоящих. Он несколько времени стоял безмолвен, удивлен, обрадован, растроган, потом взошел или, лучше сказать, внесен был окружающею толпою в триумфальные врата.

    Сей вход отличиям условным был рубеж;
    Но случай подшутил, и что ж? —
    Кто чином высшим украшался,
    И доблестями тот отличней всех являлся.—

    Взошед в галерею, он был еще приветствуем стихами; но я их здесь не помещу оттого, что не спросился у кавалериста — сочинителя. Потом генерал пошел на возвышение и несколько времени восхищался редкими живописными видами.— На валу шатры, кои белелись между березками; у подошвы горы луг, где разбит был лагерь; река Буг, обтекающая все место празднества; местечко Тересполь и другие селения в отдаленности; толпа народа на мостах и на берегу, взирающего с удивлением на пышный, невиданный им праздник, — все пленяло взор наблюдателя, все приводило в изумление. Вдруг запели на сей случай сочиненную солдатскую песнь, и разгласилось на лугу троекратно ура! После чего все были созваны к обеду: столы в галерее и в палатках были накрыты на 300 кувертов.

    Уж запахом к себе манили яства,
    Литавры грянули! — и новые приятства,
    Обед сближает всех,
    С ним водворяется в собранье сто утех,
    Веселость, откровенность,
    Любезность, острота, приязнь, непринужденность —
    И, словом вам сказать,
    Все радости сошлись нас угощать.
    Когда ж при трубах, барабанах Заискрилось шампанское в стаканах,
    Венгерское густое полилось,
    Бургонское зарделось, —
    У всякого лицо от нектара краснелось;
    Но стихотворец тут перо свое хоть брось.

    Признаться, моя логика велит лучше пить вино, чем описывать, как пьют, и кажется, что она хоть гусарская, но справедливая. Не буду также вам говорить о различных сластях и пышностях стола, который, само собою разумеется, был весьма великолепен; 300 человек генералов, штаб и обер-офицеров были угощены нельзя лучше, нельзя роскошнее, нельзя веселее.

    И гости все едва ли

    Взялись за песни, остроты;
    Тут излияния сердечны
    Рекою полились: все в радости беспечны!
    Болтливость пьяного есть признак доброты;
    Пииты же, как искони доселе,
    Всех более шумели,
    Не от вина, нет,— на беду,
    Всегда они в чаду:
    Им голову кружит другое упоенье —

    Не думайте, однако ж, чтоб забвение всего овладело шумным обществом; нет, забывали важные дела, скуку, горести, неприятности, но не забывали добродетель; она сопутница чистой радости; и в сии часы, когда сердце всякого было на языке и душа отверзта для добрых впечатлений, открылась подписка в пользу гошпиталя и бедных всякого звания. На сей предмет собрано 6500 рублей.

    Так посвящали мы — честь нашему собранью! —
    Забавам час, другой же состраданью.

    Время было тихое, благоприятное для прогулки. Серая мгла, нависшая на небе, предохранила от летнего жара; все рассыпались по валу. Между тем пушечная пальба, хоры музыкантов и песельников не умолкали ни на пять минут. Мало-помалу стало смеркаться, и под вечер пригласили всех на противуположную сторону острова; зрители были чрезвычайно удивлены, когда, проходя не весьма большое расстояние, все в глазах их переменилось: исчезли за кустами и пригорками шатры, галерея и все место празднества; явилась природа в дикости: грозные утесы, глубокие рвы, по ту сторону реки сельская картина, луга и рощи возбуждали приятное удивление, прежние сцены казались призраком. К общей радости, нашли там множество дам, которых присутствие, конечно, есть первое украшение всякого праздника.


    И грустные сердца к веселью возбуждают.

    Несколько ракет известили начало фейерверка. Он был прекрасный и продолжительный. Между многими разнообразностями искусственного огня горело вензелевое имя генерала и Владимирская звезда. Амфитеатр, где сидели зрители, сделан был из уступов горы. При выходе оттуда весь остров был уже иллюминован. Дамы и офицеры смешались вместе; в галерее начались танцы; в полночь был ужин. Генерал до рассвета принимал участие в празднике; потом возвратился домой, сопровождаемый теми же чувствами, теми же отголосками любви и приверженности, с какими был встречен. Он в сей день являл любезного начальника, приятного гостя и чувствительного человека. Есть праздники, которые на другой же день забывают оттого, что даются без цели или цель их пустая. В столицах виден блеск, в городах полубоярские затеи; но праздник, в коем участвует сердце, который украшали приязнь, благотворительность и другие душевные наслаждения,— такой праздник оставляет по себе надолго неизгладимые воспоминания.

    Философы в ученом заточенье,
    Защитники уединенья,

    Здесь узрите вы дружный, братский круг,

    Коль надобно — на смерть идут;
    Не нужно — праздники дают.

    От книг нейдете вы на час,
    Минута дорога для вас;
    А мы на дней не ропщем скоротечность;
    Они не истекут, доколе мы живем;

    Так дней не перечтем.

    Моя одна забота, чтобы праздники чаще давались. Нам стоит 10 000 рублей, кроме фейерверка. Кончая мою реляцию, желаю вам так же веселиться, как я веселился 22-го июня.

    С истинным почтением честь имею и проч.

    Александр Грибоедов.

    на вас. Конечно, заступник неимущих лучше всех знает, кому нужна помощь.

    Примечания:

    Письмо из Бреста Литовского к издателю («Вестника Европы»). Вестник Европы, 1814, ч. 76, № 15, с примечанием издателя (В. В. Измайлова): «Из уважения к его чувству мы ничего почти не переправляли ни в стихах, ни в прозе. Впрочем, нельзя читателям требовать от Марсовых детей того, что мы требуем от детей Аполлоновых в условиях их искусства». (Каченовский) Михаил Трофимович — профессор Московского университета; в первопечатном тексте фамилия была заменена многоточием, снабженным следующим примечанием издателя: «Мы выпустили здесь нечто, не хотев оскорбить одного собрата нашего, журналиста».

    *) В первопечатном тексте вместо фамилии стоит многоточие, к которому относится следующее примечание издателя «Вестника Европы»: «Мы выпустили здесь нечто, не хотев оскорбить одного собрата нашего журналиста. Издатель».

    — оборка, кружевная кайма, идущая по краю чего-либо.

    Лядунка — гусарская сумка.

    — намек на театральные увлечения в провинции, высмеянные в комедии Шаховского «Полубоярские затеи, или Домашний театр» (1808).

    Посылаю вам 1000 рублей для бедных. — Отчет В. В. Измайлова о раздаче пожертвования «благотворительного господина Грибоедова» был помещен в «Вестнике Европы» (1814, ч. 77, № 18).

    Печатается по книге: А. С. Грибоедов. Сочинения. М., Художественная литература. 1988.

    Раздел сайта: